Вы знаете эту женщину?

Семейная легенда

— Вы знаете эту женщину?
Роза стояла в одном из кабинетов архива. Как раньше стояли ее мама и тетя. В треугольнике груди, где трахея переходит в бронхи, горел огонь: открылась ли правда?
На сандалиях высохли капли дождя. Летнего, грибного, как говорили Розе в детстве. И, как в детстве, далматиновые пятнышки грязи украшали икры. Из незакрытого портфеля выглядывала плотная папка с документами, вырезками и распечатками. Портфель то ли собирался выплюнуть все это на стол, то ли проглотить словно рвоту, улыбаясь работницам архивов.
— Попробуйте в другой области запросить. У нас документов раньше 40-х годов нет. И то до сих пор пофамильно пытаемся восстановить.
— А есть еще способ? — в архиве молчание.
Роза вышла на улицу. Небо было затянуто, ни один луч не выбивался из-за полотна тьмы, скрывая солнце и правду о прабабке.
***
— Ты откуда знаешь эту женщину? Она же не из здешних, — плюнула на землю Феня.
— Из столицы, может. Да какая разница. Кров ей нужен.
— А если она из этих? — Феня показала пальцем в небо и осмотрелась вокруг. — Разведает про нас все и пойдет командирам закладывать.
— Феня, у нее щас лишь один командир — у ней в пузе. Даже если заложит кого — значит жить хочет. Им двоим жизнь дороже, чем мне одному, — ответил брат.
— Смотри только! Потом перед этими не буду тебя защищать. Напомогался мордам разным, не разбираясь, где наши, а где нет, — Феня стоптала снег с валенок и вышла за калитку.
Митрий подумал: «Бывает же голова. Вроде как о людях думает Фенька, о всеобщем счастье. Но продолжает делить людей на правильных наших и неправильно чужих, будто и нелюдей».
Вернувшись в дом, мужчина скинул с себя жилет и повесил сушиться у печки. Отряхнул сапоги от снега, поставил на пол мешочек вещей.
— Ну, аппа, распологлись? — скрывая смущение, Митрий говорил нарочито громко, раскатисто. Так раньше делал дед, поглаживая бороду.
— Прошу прощения, как вы меня назвали?
— Аппа. По-нашему: сестра старшая. Форма уважительная. Имени-то вы не представили.
— Я не сильно вас старше, Митрий. Можете звать меня просто сестра. Не хочу вас мучить подробностями. И всем будет лучше, если никто не будет меня знать и помнить.
Девушка села на скамью, вытянула ноги, положила на них сверху живот. Она смотрела в окно на падающий снег, собиралась с силами. Хотелось отблагодарить за кров и доброту. Митрий перебил ее мысли.
— Давно идешь так, сестра? — мужчина доставал из мешка перевязанные кулёчки.
— Несколько месяцев. Повезло, что ребенок спокойный, даже не знаю, мальчик или девочка там, чтобы мужа порадовать, — девушка погладила живот.
— Ну и куда ты идти на сносях собралась? — Митрий поставил на стол кувшин и хлеб. — Оставайся здесь: я часовенку построить хочу для наших, чтобы не забывали они, что бог-то рядом. Ребенка покрестим, присмотрим за ним, а ты за мужи окрепши пойдешь уже.
Митрий развязывал кулёчки:
— Сестра моя тебе вещей разных передала, сказала, что на пару дней должно хватить, а там придумаем что-нибудь.
— Давайте поговорим об этом утром. Я очень устала, — девушка посмотрела на Митрия. Он так и не смог угадать по лицу, сколько ей лет.
— За ребенка головой буду отвечать, — мужчина сел рядом с девушкой и хотел было положить руку ей живот, но тут же одернул. — Не сомневаюсь, что муж твой жив и что найдешь ты его. Только о ребенке сначала позаботиться надо.
Митрий посидел еще рядом, посмотрел в окно и подумал, что жизнь его, кажется, только началась, но мир вокруг уже седой и властный. Даже эта девушка с неродившимся ребенком познали что-то и поднимаются по лестнице, на которую он только ступил.
***
— Вы знали эту женщину?
— Нет. Она шла к своему мужу и попросила ночлега, — старик помолчал, пробежавшие воспоминание вызывали у него боль и одновременно согрели теплом. — А живот-то у нее совсем большой был. Я и решил: пусть остается. Уложились, думал: ну завтра точно уговорю ее остаться. Проснулся — в доме никого. Посмотрел в окно. Ба! Снега навалило, следы девчачьи по полю. «Ну всё», — подумал и пошел за ней, недалеко поди уж ушла. Говорила еще такая: «Аппой меня не называйте, я не старше вас». А имени своего так и не сказала: просто сестра. И сбежала как маленькая, — вздохнул Митрий.
— Далеко она ушла?
— Почти всё наше поле перешла. Я сначала за Фенькой побежал. Баба знала свое дело, бойкая была, хоть и боялась, что нас поймают и посадют за непокорные мысли, — Митрий повернулся к окну и продолжил. — Дошли. Лежит. Сама уже со снегом сливается и говорит: «ребенок вот рождается». Я ее тут же на руки, Фенька помогла. Чего мы только не намудрили... Пару минут прошло, так она и уснула насовсем, не увидела сына.
— Почему она ушла?
— Мужа ее увезли. Я до сих не знаю, кто он и чего. Ссыльный был или бежавший. А я оставил мальчишку себе, дал имя и фамилию, а кто и где родственники его уже и не узнаешь. Крест в честь матери на поле поставили.
Старый Митрий вытянул ноги и положил на них руки. Осенние дожди быстро согнали марево лета, закоптили духотой окна дома, а вдали шаг за шагом, как маленькие грязные котята, собирались комья слякоти бездорожья деревни.
— Ты как будто первый раз историю эту слышишь, — Митрий посмотрел на юношу. — Знал бы я, кем на самом деле была твоя мамка — сказал бы давно уже.
Мужик отвернулся, чтобы выдохнуть воспоминания. Подумал, что надо будет цветов сорвать. Аппа. Сама она сыновьими глазами смотрит на часовню да слушает тишину.
***
Его осудили ни за что. Как губку сжали и выжали потное, грязное, мерзкое слово «согласен». Где и в каком городе, доме, подвале уже и не ясно. Узнала: идут этапом сквозь чащи и леса.
— Пожалуйста, не отговаривайте меня. Я договорилась с машинистом: меня довезут до деревни, там всего несколько километров пешком. Там должны сказать и помочь. До Сибири или до Севера.
— Так куда ты пойдешь, ежели не знаешь! Убили его поди и слов похоронных не написали, — говорили ей.
— Пойду. Чем дольше буду сидеть, тем больше его закрутят и придавят. Даже если мертвым найду на дороге — увижу сама.

С ноября путь не кончался. Через хлябь размытых дорог, через первый снежный порох. Она продолжала идти.
— Не печалься, дорогуша, — говорили ей.
— Я дойду, — повторяла она сама себе. — Мы дойдем.
С Митрием в доме казалось спокойно. И можно было бы остаться, согласиться на жизнь в часовенке. Но это будет не ее жизнь.
Ночью почудился голос. Судьба сама или дьявол, но не могла она лежать спокойно.
Мы дойдем. И надо идти сейчас, пока никто не увидел.
Можно будет сквозь снег пробираться, ногами и руками зарываться. Не бояться. Пока ноги идут.
Утро выдалось тихим. Не было ни ветра, ни метели. Спокойствие мира сопровождало путь.
— А даже неплохо, снег пусть и заваливается в валенки, да не так холодно идти, — подбадривала она себя.
Боль ударила в живот. Вспомнила, как муж оттолкнул ее, чтобы бежала. Вспомнила, как спрятавшись смогла только перевести дух рвотой. Тогда один мир закончился и начался другой. Представилось и как мужа в этот момент в каком-то подвале бьют.
— Не сдавайся, — себе, ему или общему ребенку говорила она.
Не сдавайся.
Жар завладел телом на холодном снегу.
***
Вы не знаете эту женщину.
И я ее не знаю, но благодаря ей когда-то в моем роду завязалась новая нить.